Расс
казывает старейшая прихожанка храма во имя свт. Иннокентия Московского Фаина Дмитриевна Самарина:
Родилась я 25 мая в 1936-м году. Моя родина — Главная улица, дом 19. И живу по сей день здесь, в Нововязниках, нигде я больше не жила. Детство было военное, тяжёлое.
Работать я пошла с 14 лет, в 1950-м году поступила на прядильно-ткацкую фабрику имени Розы Люксембург. Работала в прядильном цехе съёмщицей, бегала и снимала прядильные катушки. Нас было там много девчонок по 14-15 лет. Работала сначала 4 часа, потом 6 часов, потом уже 8 часов, стала в ночную смену ходить. Из съёмщиков меня перевели в заправщицы. С этой работой я справлялась, и меня поставили бригадиром. Я сама была ещё молоденькой, и, девчонок, таких же как я, гоняла: там съём, там съём.
Потом я заболела, тяжело мне было работать бригадиром, поставили на две прядильные машины. Тут я окончательно разболелась, радикулит. Жарко было в цехе, бегали босиком, а пол был асфальт, вот и застудилась. Лежала в больнице два месяца, так тошно было. Меня готовили уже на группу. Я стала плакать: такая молодая и уже на группу, стыдно. А лето… музыка, танцы, народ по улице гуляет. Выписали, а я ногу правую таскала. Меня потом перевели на лёгкую работу, стала работать контролёром технологического процесса. С 1950 до 1980-го года я работала на фабрике, без перерыва.
В церкви сначала не выстаивала
У нас в семье, нас пять человек, все верующие были, но в церковь не ходили. Только мама и я ходили. А веровали и брат, и сестра. Папа был партийный. Как крестить детей, так скандал был. Его сколько раз на «ковёр» вызывали, прорабатывали:
— Вот твоя жена крестила ребенка. А ты куда глядишь? Ты ведь партийный человек.
— Что мне, с женой разводиться из-за этого?
— Нет, партийному разводиться нельзя.
— Ну, и отстаньте тогда от меня.
В церковь ходили в город, в Крестовоздвиженскую. Церковь работала всегда, не закрывалась в советское время. С мамой ходила с детских лет, по праздникам мы с ней всегда ходили в церковь. Ездили, а то и пешком ходили через Комзяки. Через лес, — где автобусы ходят, — там поближе было.
В церкви сначала не выстаивала, не могла ладан переносить, голова болела. Я у батюшки спросила. Он мне сказал: «Ладан ты не переносишь, выходи на улицу, посиди немножко, и опять зайди». Потом я привыкла, не стала голова болеть. Потом я говорю маме: «Мне надо причаститься». Она: «Давай, причащайся». Причащалась, правда, нечасто.
Девчонки, давайте мы свой храм сделаем!
Однажды стоим мы на остановке, ждем автобуса: Клавдия Павловна Фадеева, Зинаида Никитина, Лидия Таран, Тоня Крошкина. Клавдия и говорит: «Девчонки, давайте мы свой храм сделаем». А Зина Никитина: «Да кто это нам храм сделает?» – «Вы согласны?» – «Согласны». – «Я добьюсь, пойду к Ступникову, поговорю с ним». Клавдия работала в этом магазине и была знакома с заведующим магазина Ступниковым.
Раньше это было сельпо. Магазин уже не работал в то время, там посуду принимали. Она с ним поговорила, он дал согласие. Она сказала: «Девчонки, магазин нам отдают. Будем обихаживать его?» – «Будем». Клавдия сделала так, что у нас появился храм, это ее рук дело. Мама Клавдии хотела, чтобы в Нововязниках был свой храм, вот Клавдия и решила выполнить ее пожелание.
Вместе обустраиваем храм
В магазине было все развалено и заплесневело, мы стали убираться. Дочь Зины Комаровой оштукатурила в будущем храме всё, что нужно было. Клавдия сходила в совхоз, добилась, и привезли нам тёс. А как раз были дожди, тёс был мокрый. Его же надо обсушить, сырой-то нельзя стелить на пол. С этим тёсом мы нянчились – утром на улицу его сушить, на ночь заносили в церковь. Ошкуривали мы этот лес.
Зять Клавдии, — он в ПДМ (путевые дорожные мастерские) работал, — помогал, машины давал.
К нам ходили из Сергеева помогать: Володя Кондрашин, он сейчас во Владимире батюшкой стал. Мальчишки ходили, личности их помню, а фамилии забыла. Много нас тут собиралось, побольше десятка людей, которые хотели, чтобы был храм, которые помогали. Я мужа своего попросила, Николая Васильевича, он тоже приходил, помогал.
Я в тяжёлой работе участия не принимала, не могла по состоянию здоровья. Я дежурила в храме, продавала свечи. Мы по очереди дежурили. Люди же приходили в храм, приносили свои иконки, покупали и ставили свечи, интересовались, когда будут службы.
Вначале ходило немного людей, вроде и не верили, всё говорили: «Какой же это храм, это магазин…». Я сколько раз доказывала, говорила: «Вот слушай, ты читаешь книжки святые (а я, хоть и немного, но читала), — на самых грязных местах ставили храмы, освящали».
Были и такие, которые не хотели никакого храма. Одна пришла такая баба: «И кто это придумал? храм здесь сделать? Лучше бы баню поставили». Я говорю: «Вам надо баню, делайте баню, а нам надо храм». А когда умерла она, то пришли родственники: «Отпой, батюшка». Да не одна она такая была, которым нужна была баня.
Иконостас, что у Царских ворот, делал нам столяр Саша Щербаков. Он пока работал, жил в храме, в комнате, где у нас сейчас крестильня. Это продолжалось долго, он вручную вырезал все фигурки, полировал их. «Что он так долго? – Клавдия мне всё время говорила, — «Надо побыстрей». Я ей: «Как побыстрей? Чтобы хорошо сделать, надо время, такую работу не сделаешь быстро».
В крестильной комнате, в трапезной и прихожей, — всё, что из дерева, полки, шкафы, — делали трое мужчин: Василий Сергеевич Пиголицин, Алексей Петрович Земсков, Иван Васильевич Ивлев. Хорошие мужики были, не пьяницы, все уже умерли.
С миру по нитке
Стали мы просить, чтобы был у нас в храме батюшка. Дали батюшку Евгения. Он служил молебны, сам расписывал иконостас, писал иконы.
А нам всё хотелось, чтобы была прибыль в церкви, ведь деньги нужны на стройку. Ходили по рынку в городе, у нас были кружки, благословление давал нам батюшка, и мы собирали деньги. Я ходила, Лида Таран, Тося Крошкина, они уже умерли. Мы по двое ходили. Однажды идем по рынку, Тося по одной стороне, я — по другой. А там уже были частные торговые ряды. Я подхожу к знакомому, говорю: «Сергей, дай что-нибудь на храм». – «На какой храм?» – «У нас в Нововязниках образуется». – «Какой это храм, это магазин, где водку продавали, посуду принимали». И матом.
Я заплакала, говорю: «Не надо ничего от тебя». Тося подошла ко мне: «Что плачешь?» – «Да вот, матом меня послал». – «Не плачь, пойдем дальше. Пусть он как хочет».
Все собранные деньги отдавали Клавдии Павловне, она была старостой долгое время. Клавдия однажды говорит мне: «Давай я тебя поставляю казначеем». Я на некоторое время согласилась. Потом я отказалась, и казначеем стала Нина Степановна Глухова.
Про Дусю
Когда набрали мы немного денег, стали делать алтарь. Батюшка уже сам делал, пристраивал. Для стройки алтаря нужна была извёстка. Мы ходили за извёсткой на фабрику, Клавдия Павловна договорилась об этом. Извёстка в яме с водой, — если без воды, то она высохнет. Ездили за извёсткой с тележкой: Люда Канаева, Дуся Власова и я, ещё кто-то, не помню уж. Набрали извёстки один раз, потом поехали ещё. Дуся залезла в сапогах в яму, и там оставили сапоги, ноги вытащила, а сапоги там остались. Батюшке рассказали, он велел: «Купите ей новые сапоги».
Потом стали строить притвор. Мужики стали копать яму. А Дуся, как всегда, первая, — «Я буду тоже копать». Надо бетонировать, а она еще в яме. Мы ей: «Дуся, выходи», а она: «Да я еще покопаю». А бетон держать тяжело ведь, ну и не удержали, вывалили в яму. И опять её вытаскивали. Дуся маленькая, но везде первая. «Дуська ты везде лезешь, где тебя не просят». Однажды привезли щебень, надо было его убрать. Мы пришли, а она его почти весь перетаскала. «Это кто сделал?» – «Я», – «Дуся, да ты с ума сошла». Сейчас она живет в доме престарелых, мы туда несколько раз к ней ездили.
Ты стой у Креста…
Помню, как однажды я дежурила, а батюшка писал икону, ту, где Иисус с детьми. Он писал, а потом сел отдохнуть. Меня пригласил, посадил около себя, стал расспрашивать: «Где живешь? Как живёшь? Муж?». Я ему все
рассказала: «Двое детей, строились тяжело, муж выпивал, и сейчас выпивает», — «Молись». – «Я молюсь». – «Икону «Неупиваемая чаша» знаешь? Молись у этой иконы». – «Я читаю за него, но он все равно пьёт».
– «Батюшка, помолись за него». – «А он что? не молится сам?». – «Да молится… Но как, я не знаю». Поговорили с ним, хорошо поговорили, а он и говорит: «Вот и хорошо, вот ты и исповедалась». А я и думаю про себя: «Ой, батюшки! Что это я ему наболтала?!»
Батюшка сказал мне: «Ты стой здесь, у Креста». Был лист железа, песка насыпали на него и ставили в песок свечи. Лида Таран сказала: «Я буду вот здесь стоять». И другие: «А я вот здесь буду стоять». Он нас всех благословил на свои места. Я так до сих пор здесь и стою. Вот такие дела.
